Загадочный зверь «нормандский формат» в начале прошедшей недели скребся в каждую российскую квартиру, избу и юрту. Государственная пропаганда даже пыталась объяснить, какой он хороший. Вот тут, смотрите, у него лапы, тут голова, хвост и сбоку приделана формула Штайнмайера. Совершенно зря. Мы же понимаем: над зверьком так поработали вивисекторы, что он не жилец уже. Остался только призрак надежды — ну, может, договорятся? Как-то все это безумие украино-российское-европейско-американское утомило уже, заканчивайте. Безмятежности хочется. Но опять не вышло.
А в середине недели случился День Конституции. Никто про него не помнит, поскольку это уже много лет не выходной день. Да и о том, что такое Конституция, как оказалось, тоже. Поскольку, как выяснили социологи, две трети населения хотят ее поменять. А именно: «чтобы зарплата и пособия были не меньше прожиточного минимума»; «чтоб было все для людей»; «чтобы нефть государства принадлежала народу, а не олигархам»; «борьба с преступностью, с наркоманией». Людям абсолютно все равно, что их запрос на справедливость определяет не Конституция (самая демократичная с юридической точки зрения была вообще при Сталине). Просто сил ждать коммунизма уже не осталось. Но, видимо, придется. Путин так судьям Конституционного суда и сказал: декларирование прав в Конституции «не означает, к сожалению, на практике их соблюдение». Нужны, сказал, «четкие, отлаженные механизмы», которые позволят не умалять права людей. 26 лет уже нужны, кстати. Это если с дня рождения нынешнего Основного закона считать.
О том, что декларирование прав не означает их соблюдение, Путину на неделе рассказывали члены обновленного Совета по правам человека. На самом деле — без всякой иронии — встреча президента с СПЧ была главным событием недели. И то, что в СПЧ публика разношерстная в этот раз подобралась, и то, что Путина им не прогнуть, но он слушает и делает выводы — это прямо просвет какой-то в свинцовых облаках. Все эти споры о деле «Нового величия», о том, полетит ли за бумажным стаканчиком «коктейль Молотова» или нет, — демонстрация того, что общество получило реальный рычаг оперативного влияния на государственную политику. Реакция последует.
Кое в чем, кстати, уже последовала. Губернатор Левченко сам ушел в отставку, потому что Путин слишком добрым оказался. Позволил уйти, а не снял. Хотя всем все понятно.
Не уверен, что эта доброта распространится на хамящих людям чиновников. «Если человек пришел на работу в государственный орган или муниципальный и еще хамит там, людей оскорбляет, ему там не место. Я с этим полностью согласен. Как это отрегулировать в нормативной базе, давайте подумаем», — резко сказал Путин все на том же заседании СПЧ. Потому что все эти «макарошки», «качнуть права», «не просили рожать» — это только видимая нами часть айсберга. И если президент согласен, что нужно не просто наказывать, а увольнять — значит, это уже критическая ситуация. Похоже, правда придется какой-то переходный период устраивать. Например, в ближайшие три месяца обматерить просителя чиновнику можно будет только по понедельникам, средам и пятницам, следующие три месяца — только по понедельникам, потом — вообще заткнуться придется, если по-другому не научаться. Ведь если сразу начать увольнять — страна без чиновников останется.
Жаль на практике не реализуемо, хотя теоретически — неплохо. Все равно же Путину приходится им объяснять, что нужно делать. Вот, например, Путин на неделе сказал, что нужно разработать сеть региональных авиамаршрутов и добиться их экономической привлекательности для компаний при посильных для граждан билетах. Такое ощущение, что об этой необходимости знают все и Путин, но не знает только Минтранс. Еще пример. Путин говорит, что врачей нужно избавить от необходимости писать отчеты два раза — в электронном виде и на бумаге. И желательно к весне. Ну почему о такой очевидной мелочи должен говорить глава государства? Минздрав не в состоянии самостоятельно додуматься?
Теперь о Госдуме. Знаете, чем фальшивые елочные игрушки от настоящих отличаются? Они на вид такие же, как настоящие, только радости от них никакой. Тут депутаты решили принять закон о возвращении курилок в аэропорты. «Вот, радость», — вздохнул с облегчением народ, о нас подумали. Но запрещали-то их зачем? Все те же депутаты? Себе, кстати, не запретили, поскольку через ВИП-залы ходят. А затем запрещали, что сиюминутная конъюнктура была, а не нужды людей. Так чем фальшивый «слуга народа» от настоящего отличается?
Ну и, наконец, о монпасье-монпансье. Тут такие глубины философии открываются… Слово с ошибкой загадано, но человек, его отгадавший, уверен, что ошибочное написание является правильным, тем более что оно и не совсем ошибочное и не то, чтобы с ошибкой загадано. Есть закон для языка (словарь), а есть носитель языка, закон формирующий. И где тогда справедливость, что есть норма, кто ее определяет?
Может, у Путина спросим, как правильно пишется?
